ОБЫКНОВЕННАЯ РАБОТА. - Разное - Каталог статей

Владимир Иосифович Глушко родился 24 мая 1949 года в Североуральске, работал автослесарем, шофёром, плотником, мастером, прорабом, инженером, проходчиком. ОБЫКНОВЕННАЯ РАБОТА. «…С первоходцем ты в славе выверен. И с волнением знай про то. Этот метр, детонитом вырванный, до тебя не прошёл никто… …До людей достигали полюса птица, рыба, червяк, микроб. Здесь ничто до тебя не ползало в серой слизи земных мокрот. В этом пафосе романтическом есть занудная проза строк: нормы, планы, кубаж, количество… «вибра», пенсия – грустный итог. Трудно сладить со скукой этою, но, всё сущее перед собой, как открытие вечное, ведая, можно даже любить забой…». (Александр Потапов. Из поэмы «Шахта») «…Здесь от сердец шахтёрских, теплом их рук согретый, как жизнь, - могуч! - пробился, и тянется к планетам с глубин подземных штреков росточек дивный света. Великих дел источник наш Североуральск…». (Владимир Глушко. Из гимна городу) Исстари повелось: где руду копают, там и живут. У нас около уникальнейшего месторождения бокситов (алюминиевая руда) помимо трёх рабочих посёлков вырос город горняков Североуральск. Не велик он, но известен и за рубежом. Я в нём родился, живу и люблю, как и большинство россиян, проживающих в малых городах. Стало быть, как и они: не только патриот я, но и – большевик. О чём ничуть не жалею – не в столицах душа страны живёт. Звучит пафосно? Так ведь и пишу эти строчки накануне профессионального праздника, Дня шахтёра, когда разговоры за столом ведутся особо душевные. А ещё потому, что не выходит из головы случай, заставивший основательно задуматься о древнейшей профессии рудокопов, основной у моих земляков. Произошёл он на промплощадке шахты «Черёмуховская», куда привёз столичную гостью, чтобы вблизи на копры посмотрела и панорамой гор полюбовалась. Получилось! Сравнила гостья высоту Уральских гор с глубиной наших шахт, хоть и видна была ей с той площадки лишь вершина Денежкина Камня (1492 метра над уровнем моря). – Мы при восхождении – сказала врач по образованию, ходившая в студенческие годы на Эльбрус и другие значимые вершины, – всегда шутили, сопоставляя своё местонахождение с водными глубинами: не на гору бы карабкаться, а под гору бежать, то до дна б Каспийского моря уже добежали. А вы на дне Байкала руду добываете! Самое глубокое место в нём, если память не изменяет, – 1620 метров? Но меня, коренного североуральца, сразу загордившегося от такого сравнения, шокировали всё-таки не эти восторги, а другие, непроизвольно выплеснувшиеся, эмоции жительницы мегаполиса. Время нашей экскурсии как раз совпало с выездом горняков на-гора, и… – Так вот какие они! – неожиданно для всех изумлённо воскликнула моя гостья, когда забойщики небольшими группами стали пересекать двор, – Я никогда не видела живых шахтёров. Они совсем не похожи на тех, которых на Горбатом мосту показали… Они ж – обыкновенные! – А ты, дамочка, никак чертей ждала? – не менее изумлённо задал встречный вопрос один из выехавших – Так нет там чертей… и червяков с кротами нет. – И работа наша обыкновенная: нормальная, мужская... – Не похожи мы на «стахановцев», красавица? – Откуда такое чудо взялось… шахтёров только в кино видела? А стоит ли, господа, удивляться изумлению гостьи и резковатым репликам усталых горняков, если о них так мало пишут. Оправдание для пишущей братии, всё-таки, есть. Сокрыт горняцкий труд от сторонних глаз, а под землёй действительно присутствуют во многом непредсказуемая опасность и повышенная ответственность за гостей. Не везде пустят. Поэтому все-все мои товарищи – и пожилые, и молодые горняки, – когда рассказывал им эту историю, просили как можно подробнее описать их труд, как-никак тоже пятнадцать лет работал проходчиком. По сравнению с заслуженными ветеранами такой стаж подземщика так себе, но и не мал. Его всё же хватило на то, чтобы решиться на публичный разговор. Но в шахту и меня уже не пустят, поэтому заранее прошу прощения у читателей за то, что не о современных условиях труда под землёй пойдёт речь, а о горняках вообще и о строителях вертикальных стволов в частности. Они при закладке новых шахт были самые первые. Все-все капитальные вертикальные стволы на шахтах Североуральских бокситовых рудников были пройдены ещё в прошлом веке. Сегодня многие из тех первопроходцев живы уже еле-еле, и каждое слово, их или о них, имеет особую цену. Достойно – не только за деньги трудились. Случалось, роптали, но понять ситуацию и пойти на компромисс с реалиями жизни готовы были всегда. Ежедневная напряжённость – обычна для горняков. А иначе как объяснить, исчисляемый десятками лет, ежедневный добровольный риск и постоянную готовность протянуть руку помощи даже тогда, когда эту руку можно потерять? Обучая осторожной решительности, опытные наставники обязательно скажут подопечному: «Запомни! В шахте не только карман пошире растопыриваешь, но и башку свою подставляешь, с оглядкой работай…». Просто за деньги так не работают, так не живут. Постоянно и особо сторожко в забоях наблюдают за поведением коварных заколов над головой, своей и соседей. Частенько остаются висеть, проклятые, – не все поддаются оборочным ломикам. Могут упасть в любую минуту: «дозреть» и рухнуть, сломав своим весом удерживающие каменные подклинки. Поэтому горняки (и проходчики, и забойщики) всегда делают небольшой «перекур», давая им время для дозревания (после каждого взрывания и, следующей за ним, ручной оборки). Но время есть время, его мало, а ждать некогда. Отслоившиеся, каменные глыбы горняки пробуривают насквозь и подвешивают на металлические штанги с большими шайбами. Словно гвоздями их к, неразрушенной взрывом, горной породе приколачивают. Однако не всегда удаётся уследить за стихией. Однажды и мне пришлось побывать свидетелем её коварного поведения. С кровли рухнула увесистая глыба, подминая одним краем под себя проходчика. Его левая нога оказалась под каменным грузом. Всё произошло мгновенно. Помню, как все бросились приподнимать ту глыбу, высвобождая побледневшего, испуганного проходчика. Слава Богу, обошлось. Живой остался, и ногу врачи спасли. Но в шахтах есть более страшная сила – это горные удары. Внезапные настоящие землетрясения! Земные пласты, сдавленные миллионами тонн и подсечённые какой-либо рукотворной подземной выраборткой, вдруг сдвигаются со своего вековечного места, круша и сметая всё на своём пути. При строительстве вертикального ствола шахты «Новокальинской» уже забетонированный ствол сжало. Бадья не проходила, а «почву» буквально выбросило вверх, более чем на метр, вместе с проходчиками. Или вода… прорвётся вдруг из карстовой пустоты. В 1987 году шахту «Черёмуховскую» полностью затопило. Люди выходили, преодолевая встречный поток с брёвнами и перевёрнутыми вагонетками по пояс. Брели в ней, цепляясь за отключенный контактный провод, за любой маломальский выступ. Так что, случается! Результаты труда наших шахтостроителей хорошо видны проезжающим по федеральной автотрассе Серов-Ивдель. Вдоль неё, с восточной стороны, на протяжении двадцати пяти километров, стоят копры, а под ними и сегодня живут своей повседневной трудовой жизнью шахты Североуральских бокситовых рудников (СУБР). Их глубина, уже говорил, перевалила за полтора, а протяжённость всех подземных выработок – за семь сотен километров! К примеру, расстояние по автостраде от Екатеринбурга до Североуральска четыреста сорок пять километров. До Ивделя пятьсот семнадцать, а от Москвы до Санкт-Петербурга шестьсот семьдесят девять. Между городом и посёлком Черёмухово их лишь двадцать пять, но под ними построен многоярусный подземный «город» со своими улицами, переулками и площадями, т.е. с квершлагами, штреками, орт заездами… с очистными и проходческими забоями. Даже канатные дороги есть по наклонным выработкам, как на курортах высоко в горах. Только наши не для отдыхающих, а для быстрого перемещения с горизонта на горизонт. Электровозы здесь тянут длинные составы из вагонеток, есть са¬мосвалы, погрузчики и другая, ни на что земное не похожая, специальная горная техника. Вдоль выработок журчат в водоотводных канавках потоки грунтовых вод, проложены трубопроводы. Группы кабелей питают электрическим током насосы, по¬грузочные машины... И стены и кровля в капитальных выработках надёжно выкреплены железобетоном. Не одну тысячу тонн всевозможных материалов, конструкций и шахтного оборудования опустили, пристроили, уложили и смонтировали, помимо проходки самих выработок, подземные рабочие треста «Бокситстрой». Они были сразу «три в одном»: и шахтёры, и строители, и монтажники. Люди, естественная среда обитания которых – это жизнь под солнцем, на свежем воздухе. Люди, которым совсем не чужды дружеские беседы и застолье. А в августе даже причину не надо придумывать. Так уж совпало, что в этом месяце сразу два профессиональных праздника. И оба наши. Начальство по этому поводу даже позволяло себе поёрничать: в начале месяца, в День строителя, нам говорили, что мы шахтёры, а в конце месяца, в День шахтёра, уверяли, что вовсе даже и не шахтёры мы, а строители. Премией и почётным словом достойных всё же отмечали в оба праздника. И поныне мы, кто ещё может, собираемся за «рюмкой чая»: вспоминаем друзей, рассуждаем о горняцкой (и не только) жизни. Кто-то даже приезд свой планирует именно на эти дни – здесь прошла юность, здесь друзья и близкие родственники, здесь крепкая, действительно кровная, связь с землёй. И мы её обустраивали… ещё и изнутри. За поверхность также не стыдно. Взгляды непроизвольно светлеют, когда скользят по панораме городских улиц, по водной глади трёх рукотворных водохранилищ или цепляются за мосты через речные каналы, которых в рудном поле забетонировано более шестидесяти километров! Ничего подобного в мире нет. Нигде. Построили их для того, чтобы через воронки карстовых пустот как можно меньше воды попадало в шахты. А городская лиственничная аллея? Она же с душой (читай с молитвой) была посажена ещё первыми послевоенными строителями: от вокзала до центральной площади – площади Мира! Название-то, какое: сразу чувствуется истинная гордость за достойный вклад североуральцев в нелёгкую победу в Великой Отечественной войне, и звучит оно, как завещание потомкам от шахтёров тех лет: цените и берегите мир! Выросли и окрепли лиственницы. Самые высокие деревья на Урале. Красавицы. Вдоль главной улицы города (кстати, тоже улицы Мира), двумя ровными рядами стоят. Словно почётный караул для всех отъезжающих и приехавших. Идёт гость осенью по мягкому золоту хвои и улыбается встречным прохожим, потому что невольно замечает их открытость и искреннюю доброжелательность: с миром встречаем вас... езжайте с миром... приезжайте ещё... мы вам всегда рады. О том же и плакат на въезде в город. Он, как шахтёрская гарантия доброжелательности, как предупреждение о серьёзности в отношениях: «Вас встречает город горняков»! Сравнительно недавно (в суровом 1944-ом году) село Петропавловское получило городской статус, но уже третье столетие здесь стоит одноимённая православная церковь. Как символ связи поколений, хранит она главные заветы «шахтёрского младенца» Иисуса (в пещере, стало быть, в недрах Земли-Матушки был рождён). Может ещё и поэтому на моей малой родине отовсюду исходит, с раннего детства взращённое в сознании тепло торжества горняцкого труда не по приказу, а по совести. В августе у нас уже холодает, но здесь (и не только в День шахтёра) души людей греет сама земля. Горжусь, что в тепле этом есть вклад и моих товарищей. Строили. На поверхности, и в шахтах. Хорошо помню тех, с кем работал: все разные были, но, в своём деле, истинные умельцы и знатоки. В четыре смены работали проходчики из ШСУ № 6, а в сутках лишь двадцать четыре часа. За шесть часов надо многое успеть. На всю жизнь запомнилось сказанное первым наставником в первый день работы под землёй: «Не мельтеши! – сказал он – Делай только ту работу, за которую платят…». Глубокий смысл вложил: не суетись, мол, понапрасну, не старайся «показаться», не делай брак и никому не нужную, лишнюю работу. Работай головой, а уж потом можно и руки приложить – времени мало, беречь его необходимо. Думай! Наличие интеллекта и смекалки приветствуются в шахтах. А времени действительно мало, и его расходуют очень экономно. Даже на обучение новичков особо не тратят. Приведу ещё один личный пример: на горизонте уже работал, по наряду должен был породу из забоя возить, но оказия случилась. Электровоз я, конечно же, видел, да только ни разу ещё не управлял им. Нет такого транспортного средства в стволах вертикальных, где проработал не один год. О том и сказал бригадиру, надеясь на подсказку. «На велосипеде ездить умеешь?! – толи спросил, толи констатировал он – Стало быть, и на «паровозе» поедешь. Не маленький, штаны не на лямках...» – сказал и ушёл (без меня забот полон рот). Вспомнил я всё-всё, что знал: когда-то ж в учкомбинате лекции слушал, и разряд квалификационный не ниже, чем у товарищей. Потрогал, повключал, повыключал рычаги с кнопками, и поехал. За смену, правда, пропотел не раз и не два, но, прислушиваясь к советам, которые давались мимоходом, не без смешков и крепко подсоленных выражений, всё же освоил и эту технику. Нагляднее примера серьёзности работы под землёй трудно придумать. Не должно быть в шахте ничего лишнего: ни бестолковщины, ни суеты, ни суесловия. Есть разряд – соответствуй, не отвлекай товарищей. И на-гора трудовой ритм был подчинён этим же правилам, в связи с чем сразу вспомнились наши промплощадки. Словно хорошие подворья крестьянских хуторов, они выгодно отличались от других новостроек компактностью и размеренностью трудовой жизни. Ничего лишнего. Все надшахтные здания и сооружения были жизненно необходимы шахтостроителям для бесперебойного строительства. Обстоятельный трудовой ритм задавался с первых дней закладки ствола, когда шахтостроители спускались в котлован, вырытый экскаватором, ещё по приставным лестницам. И уж, конечно, ничуть не ослабевал он после подготовки «воротника» (устья ствола) и установки над ним проходческого копра. Лишь пять трубопроводов надёжно прикреплялись к стенкам строящегося ствола: воздушный, водяной, ещё два (толстостенных) для скоростного спуска бетонных смесей, а пятый (из жести, но в диаметре больше метра) для принудительной вентиляции. Всё остальное технологическое оборудование подвешивалось на прочные стальные канаты, и располагались они не только вдоль стен, но и в самом пространстве ствола. Для каждого в лебёдочном здании была своя лебёдка, а на подшкивной площадке копра, очень точно установленный, свой шкив. Долго и нудно перечисляю? Делаю это умышленно лишь для того, чтобы у несведущего читателя сложилось правильное впечатление о квалификации и ответственности шахтостроителей. Диаметр ствола не велик (от шести до девяти метров), а между канатами, которых около двадцати, надо ещё разгрузочный комплекс для бадей пристроить и… много чего ещё установить, да так, чтобы ни один из них нигде, ни обо что не задевал – не тёрся. Проходчики своими руками выверяли и вырезали каждое отверстие, проваривали каждый шов, закручивали гайки и аккуратно наматывали на барабаны лебёдок канаты. Как парашютист, лично уложивший каждую складочку своего парашюта, уверен в его надёжности, так и каждый проходчик должен быть уверен в надёжности основного сооружения и оборудования над головой, в прочности всех канатов. Из вертикального ствола, при его проходке, запасного выхода нет. Если на поверхности основой любого строения является фундамент, то фундамент новой шахты – это проходческий копёр. Вместо него позднее возведут капитальный, стометровый, а во время проходки стоит этот, не высокий – пусть временный, но капитально собранный своими руками. Но двинемся дальше. Словно в театре, который, как известно, тоже начинается с вешалки, ежедневный путь под землю у проходчиков начинался с раздевалки. Вдоль стен висели пальто, свитера… в карманах документы, деньги, на полочке (над общей вешалкой) лежали часы, шапки... гардеробщика нет. И ещё одно отличие – в театре взамен пальто вам дадут номерок, а здесь, наоборот, повесив учётный жетон, ламповщица выдавала шахтёрский фонарь. Лишь после этого можно пройти на нулевую площадку – для спуска в шахту. «Нулевая»… Этим лаконичным и ёмким словом горняки называют территорию земли, ограниченную стенками шахтного копра. На неё маркшейдеры «выводят» и «закрепляют» – начальную отметку для отсчёта глубины ствола. Но, это не нулевая отметка над уровнем моря, потому что на Урале даже во впадинах и на дне озёр нет отметки земли равной балтийской, принятой в России за эталонный нуль. Просто с этой площадки начинается отсчёт расстояния до, построенных под землёй, горизонтов. У каждой шахты он свой – этот самый «нулик с плюсом»: у одной плюс двести пятнадцать метров над уровнем моря, у другой чуть меньше или больше, но все с плюсом. Если шахтёры находятся на горизонте «минус восьмисотого метра», то над головами у них расстояние до поверхности земли исчисляется прибавлением к этим метрам ещё и индивидуального шахтного «плюса». В приведённом примере до «нулевой» более километра (800 метров до уровня моря, и – над ними – плюсом ещё 200 с чем-то). Первое, что отмечал взгляд при входе на площадку – это чистота! Даже если за пределами копра грязь и слякоть – на нулевой всё равно ни соринки. Въехала машина, разгрузилась… и уехать ещё не успела, а сигналистки уже спешат с совком и веником, чтобы убрать всю просыпь из кузова и грязь от колёс. В первую очередь от устья ствола отметали: в нём ведь люди работают, и не дай, Бог, если что-нибудь в ствол упадёт. Даже самый маленький камешек, разогнавшись при свободном падении, может внизу большой беды наделать. За чистотой на площадке следили тщательно и постоянно. А кто лучше женщин это сделать может? Вот и брали на себя дополнительную обязанность сигналистки. Проходчики за такую заботу отвечали своим повышенным вниманием. К примеру, на всех стволах из подручных материалов строили для них на рабочих местах уютные, тёплые будочки, в которых позднее обязательно появлялись цветочные горшочки и небольшие зеркала. Женщины! Каждая в сопровождении горных мастеров хоть раз, но опускалась в забой, на самое дно строящегося ствола. Все наши сигналистки и машинистки подъёмов знали условия работы внизу и хорошо понимали свою ответственность. Не раз и не два замирало женское сердечко от затянувшейся паузы в селекторном диалоге: что случилось? А каково им было сидеть за пультами управления после аварийных сигналов из шахты, знает только Бог да они сами. Но пора уж и нам опуститься в шахту, чтобы прожить одну из рабочих смен на дне огромного, почти километрового колодца, где и воздух не очень чист, и сыро, и... много чего ещё есть непотребного для жизни человеческой. Решились? Тогда мы вновь находимся в копре. Только, для более точного восприятия условий, время зимнее. И уже прозвучали сигналы, после которых бадья с проходчиками приподнялась, аккуратно приняла раму с предохранительным зонтом и замерла в ожидании разрешения на спуск. И вот, открывая вход в шахту, «пол», на котором она только что стояла, вздыбился «лядами» – металлическими двустворчатыми воротами. Убедившись в безопасном обеспечении спуска, сигналистка подала разрешающий сигнал в здание подъёма, и «кадушка с дужкой», уже по воле машинистки, решительно пошла вниз. Перебрасываясь словечками, шуточками и крепкими выражениями, проходчики «поехали» к своему, глухо урчащему в земных недрах, рабочему месту. Дна не видно. Последний земной свет, последнее движение ещё прозрачного воздуха у лица и невольный быстрый взгляд вокруг. О чём и о ком подумалось им в этот момент? – Миленький ты мой, возьми меня с собой – игриво пропела сигналистка. – Там, в раю глубоком, уж точно, ты мне не нужна. Жди зде-е-есь! – парировал кто-то, уже из под нулевой площадки, и ляды закрылись. Теперь о движении бадьи свидетельствует лишь подрагивающий стальной канат. Всё быстрее и быстрее убегает он вниз через, прикрытое прорезиненным клапаном, небольшое отверстие на стыке створок. Под лядами же совсем другой – подземный мир. Напоминая о скорости спуска, близкой к скорости свободного падения (из-за чего всегда закладывает уши и ощущается лёгкое щекотание в паху), шуршат на витках направляющих канатов ролики в раме предохранительного зонта. Подчиняясь законам физики, рядом с бадьёй (значит и с нами) затейливо кружат капельки грунтовых вод. Словно живые (оказывается, довольно-таки большие!), сжимаются, кукожатся, но мчатся. Переливаясь в свете фонарей всеми цветами радуги, они дрожат и меняют форму, то чуть отстают, то чуть обгоняют бадью. И жидкий мрак каждый миг густеет, а из глубины ствола доносится нарастающий гул буровых установок. Лишь, отработавший своё, встречный воздушный поток торопится на поверхность. Сжатый воздух… Он, безусловно, самый лучший помощник проходчикам. В вертикальных стволах из-за сырости применять электроэнергию почти невозможно. На перфораторах и погрузчиках, на лебёдках и насосах все двигатели работают от энергии сжатого воздуха, отчего в ограниченном пространстве огромного колодца и шум особый. Сравнить его просто не с чем: ревущий, шипящий, свистящий... На земле аналогов нет. Разве что адский? Но оттуда никогда не было известий, значит, и подтверждения соответствия тоже не будет. В дополнение к сильнейшему шуму, в стволе настоящий ливень из грунтовых вод и тугие сквозняки, создаваемые ветром принудительной вентиляции. Всё это и есть главные составляющие трудовых будней проходчиков вертикальных стволов. Вершиной всему работа! До пота. Скорость спуска замедлилась до минимума. И мы с вами тоже уже до проходческого полка опустились. Подвешенный на толстых тросах и прочно зафиксированный, распёртыми в стены, мощными гидравлическими домкратами, полок всё равно заметно содрогается от напряжения – едва сдерживает напор, упирающихся в него, буровых установок. Бадья негромко лязгнула, оставляя на стопорах предохранительный зонт (дальше с ним нельзя). Полковой дежурный резко дёрнул за рычаг звукового сигнала, и в забое мигнули огоньки шахтёрских фонарей – это глянули вверх и разошлись, уступая место, бурильщики. Плас-с-с! «Кадушка с дужкой» слегка качнулась в, скопившейся на дне колодца воде, которую, натужно завизжав, тут же начал закачивать в неё переносной насос. Острословы прозвали его «лягушкой». Не большой и не тяжёлый, он (с помощью кого-либо из проходчиков), словно живая лягушка, прыг да скок по мере надобности с места на место, по лужам. Проходчики, привычно перемахнувшие через край бадьи, сразу ощутили содрогание «почвы». Казалось, что земля охвачена дрожью, что и она потрясена чудовищным напором железа, упрямо разворачивающим её твердь. Подчиняясь людской воле и силе спрессованного воздуха, две ревущие буровые установки крутят и крутят подрагивающие упругие буровые штанги – тонкие трубы, встрявшие в дно огромного колодца. Впечатляющее зрелище! Представили, как грызут они каменную толщу, кроша и стирая свои победитовые зубы? Чувствуете, как стволовая вода тугими каплями, словно клювами, пробует прочность ваших прорезиненных костюмов, а сырость, холодной змейкой вползает за воротник, сводит лопатки и прямит позвоночник? Ощущаете, как по всему забою мечутся тугие струи шахтного воздуха, состоящего из смеси буровой пыли, грунтовых вод и машинного масла? Да уж, здесь не будешь долго раздумывать, что да как – знобит уже с первых минут. И потому, проследив взглядом за световой точкой от фонаря звеньевого (обрисовавшего ею контуры засечек), выслушав уточнения и просьбы от «жующих ухо» бурильщиков (иначе слов не разобрать из-за шума), все разошлись (если так уместно выразиться о пятачке ствола) по своим местам. И теперь... В этом месте всё же необходимо сказать ещё несколько слов о высокой квалификации проходчиков. Процесс бурения… он всегда самая обсуждаемая тема у всех шахтёров. Даже в дружеском застолье обязательно найдётся тот, кто откроет дискуссию о поведении различных горных пород при взрывании, «о самом верном направлении и самой оптимальной длине шпуров». В неё втянутся все. Спустившиеся внимательно осмотрели грудь забоев: как подготовлены, какова структура пород? Используя многолетний опыт, они попытались определить, будет ли эффективной отпалка. Забои, «вырезанные, как по маслу», всегда были особой профессиональной гордостью. Не раз и не два в процессе бурения первопроходцы оценят и подправят, если надо, расположение шпуров. Помните наставление: «Делай только ту работу, за которую платят…»? Но сегодня у «стволовиков» есть более прозаическая причина для точных расчётов: в случае качественного «отрыва», уже завтра здесь будет можно укрыться от ливня шахтных вод. В стенах ствола появятся первые метры горизонта с каменной кровлей над головой, с которой лишь капает. Не день и не два продлится относительно сухой рай. Пока не построят околоствольный двор. Лишь после этого продолжат углубку ствола к следующему, нижележащему горизонту. Это будет. А сегодня ещё трепещут от вибрации перфораторов лучи шахтёрских фонарей. Рассеиваемые мокрой пылью, они напоминают проходчикам о солнышке, значит и о Вселенной – о том, что после них сюда придут не менее упрямые забойщики и выдадут на-гора руду, которая станет алюминием! Станет, как выразился Иосиф Бродский (а вдруг?), «той самой частичкой сердечности и теплоты человеческой, частичкой трудолюбия и веры, что присядет на отдых в другой Галактике у неизвестной звезды». Свет от шахтёрских фонарей! Проходчики, безусловно, верят в то, что он, озаряя сырую подземную тьму, вместе с ними пробивается в далёкое далёко. А сегодняшние тяготы и страхи почти не имеют значения. Они пройдут. Главное, что фонари светят для сердца, для зрячей души. Излишне пафосно говорю? А вот не стыдно! Ведь это он... это наш боксит космической ракетой, как иглой, пронизывает голубой небесный купол, это наша, вновь ожившая через миллионы лет, руда мчится во Вселенной. Ещё на вершок, ещё на шажок она продлевает тропочку в будущее, от вот этих мужчин, что стоят сегодня здесь – в грязном и мокром забое, вцепившись в тяжёлые и скользкие перфораторы. Потому что только так, выпятив вперёд челюсть и упрямый лоб... только так двигаются за горизонт, за грань. Буквально, вгрызаясь в каменные стены: ощущая, как гудит планета Земля. Сурова шахтёрская доля? Зато надежда упорна. И мечта, как и гордость, тоже. Потому и трещат неустанно перфораторы... только вперёд... к новым залежам... в будущее. А тот, кто считает этих мужчин лишь упрямцами, пусть поперхнётся. Предыдущая смена сегодня очень хорошо позаботилась о фронте работ, даже перфораторы, уже настроенные, поставили к стенкам в местах будущих засечек – включай и бури. Задалась смена. И, потому, благополучно закончив бурение, шахтостроители подготовились к взрыванию. Уже выдали на-гора установки, убрали из забоя всё лишнее на полок. Сжатым воздухом выдули буровую крошку из шпуров, выстреливавших при этом процессе, как из ружей, каменной картечью (не зевай, успевай отвернуться, зажмуриться). И сейчас, отстиранные донельзя в мыльной круговерти смены и вновь тщательно прополосканные в ливне грунтовых вод, проходчики периодически посматривают вверх. Ждут: вдруг да увидят, как проколет тьму кромешную на километровой высоте светлая, словно звёздочка в ночи, точка. Это ляды откроются и, пропуская бадью, мигнут им дневным светом. Что-то припозднились сегодня взрывники. Обычно они поджидают окончание буровых работ. В наступившей тишине хорошо слышно, как шумит в стволе ливень грунтовых вод. Но очень даже скоро здесь начнётся настоящая свистопляска. Взлетят оторванные, перемолотые в щебень куски земной тверди. Содрогнётся и загудит проходческий полок, пропуская сквозь бадейные проёмы, рыщущих по всем закоулкам, взрывную волну, газы и пыль. Проскочив по стволу, они вылетят сквозь распахнутые ляды на-гора. В атмосферу. Вдруг все замерли... а уже в следующее мгновение, словно белки, порскнули из-под бадейных проёмов к стенкам ствола, прижались к ним и застыли! Напряжённо слушают характерный подфыркивающий посвист чего-то летящего с нулевой отметки. Летит что-то! Словно пуля, выпущенная к ним кем-то без цели... С километровой высоты! К ним, которым и спрятаться-то нельзя, потому что негде... затаили дыхание, слушают… Бац-бах-ах-ах-ах... ах! Повезло! В полок попало «что-то», в верхний ярус. А ведь бывало, что и к ним прилетали камешки да гаечки. В таких вот случаях хочется хотя бы покурить, но здесь от шахтных вод сигарета попросту расползается в руках. И всё же... один из горняков припал, как на молитву, на колени. Другой, как птица крылья, распластал над ним свою «резину»: пускай тот, первый, разочка три курнёт и бросит раскисший табачок. О, если это кровь земная, то почему так холодна? Но даже здесь, во тьме холодно-мокрой есть тёпленькие «капли» – малюсенькие лампочки шахтёрских фонарей с не очень-то и ярким светом. Таким родным, что хочется головку фонаря снять с каски, за пазуху положить и, словно птаху мокрую, чтоб обсушить-согреть, небьющимся стеклом прижать легонечко к груди (снимал я… прижимал за пазухой к мокрущему белью, до сих пор помню то тепло, казалось, живое). А вот и «звёздочка». Мигнула всё же. Наконец-то! Теперь забой зарядят, и домой – к дневному свету. Соскучились. Зимой дни коротки, и потому особенно заметна бледность лиц. Живут без солнышка почти. Из ночи снова в ночь, словно и не бывает никакого дня. Проснутся, на улице ещё темно... Затем во тьму подземную, как минимум на шесть часов. Выедут из шахты, на-гора картина прежняя, на улице уже темнеет. А когда из ночной смены вернутся, так вообще, проспят почти весь светлый день... Прогудел громкий, как на тепловозах, сигнал, – это дежурный на полке вновь предупредил: пришла бадья, будьте внимательнее. Взрывчатку выгрузили и быстро разнесли к шпурам, отверстия которых раскрыты, как у адских птенцов клювы ненасытные. У всех есть допуск к работе с взрывчаткой, и дело спорится: патрон за патроном толкают её в шпуры, уплотняя и уплотняя деревянными палками-забойниками. Почти полтонны зарядили, собрали электрическую цепь, взрывник её проверил. Бикфордов шнур в стволе гореть не будет, а если и будет, то можно ли гарантировать, что при выезде не отключится подъёмная машина? Бадья в таком случае остановится в стволе, а после взрыва – это верная гибель. Поэтому собрали цепь с электродетонаторами. Далее, чтобы не разбило мощным взрывом, поднялись с полком на сорок метров выше. Попутно, стоя на открытом верхнем ярусе, собрали и уложили на него все подводящие шланги и кабели. Взрывник за это время осторожно распустил с катушки магистральный провод, подсоединённый к детонаторам. Перед посадкой в бадью надёжно закрепил его концы в клеммах взрывного кабеля, опущенного в ствол с поверхности. Всё! Теперь уж точно всё: так хочется «взглянуть на солнышка реснички золотые»... – Тяни быстрее, машинисточка! И вновь, теперь уже при движении вверх, шуршат-постукивают ролики о витки, натянутых, как струна, направляющих канатов. Минута, две, три... Открылись ляды, во тьму ствола ворвался свет – это свет зимнего дня! И они уже поднимаются в него сквозь железную калитку нулевой. Оживились... А день, – как по заказу! Встретил их солнышком ярким, да морозцем уральским ядрёным. Мокрые прорезиненные костюмы чуть ли не мгновенно покрылись тонкой ледяной корочкой. – Ух, ты!.. Так, перетак!.. – Мальчики, а в ствол вернуться, чтоб погреться, никто не желает?.. – Здравствуй, милочка моя, к тебе на крыльях мчался я... – Иди ты... в баню, Ромео замороженный. Конечно же, в баню... под горячий душ, не раздеваясь... смыть грязь, оттаять, в сушилке всё развесить, и снова под горячую струю или в парилку. На полок. На верхний самый – с веничком. И всё со смехом: веселей, ребятушки! Это ж вас «бокситстроевскими гвардейцами» величают. Вам ли не знать, что на город наш «надет»... не шапочка из сказочки, а – краповый берет. Надет берет гвардейский. Краповый! С тех самых давних пор, когда в далёком 1931 году было открыто наше месторождение бокситов, и счастливые геологи присвоили ему романтическое название «Красная шапочка», потому что руда бурой шапкой вышла на поверхность. И сегодня одна из шахт, поддерживая связь с историческим прошлым, носит это трогательное, доброе имя, а у неё... пять капитальных стволов. Колыхнуло воздух – это в глубине земли натужно ухнул взрыв. Содрогнулся крепыш-копёр, словно хотел сорваться и убежать, да не тут-то было. Крепко анкеры его ноги держат в бетоне фундаментов. Вентилятор включили, и уже совсем скоро другая смена проходчиков опустит в шахту ухватистые грейферы. Ствол очистят от каменной набойки, вновь обурят и взорвут, уже засечённую, околоствольную выработку будущего горизонта. А наши, не совсем обсохшие, проходчики уже сели в автобус. Казалось, что и не знали усталости, что не дрожали в стволе от холода. Всё, как всегда: улыбки, шутки и вполне обыденные разговоры о планах на «после работы». Нормальные мужчины с мужскими характерами. Никто из них не поминает вслух «гайку», прилетевшую в ствол. Ну и что? Что ж такого особенного? Да ничего! Обычное дело. Ведь обошлось, значит ни к чему соплями шмыгать. Нормальная мужская работа: и отречение, и покорство... и пот, и кровь. Работа, а не трагедия, связанная с ней. Но... И об этом нельзя не сказать: нет у нас в Североуральске ни одного вертикального шахтного ствола, который бы (при его строительстве) обошёлся без трагедии. Вам, взятым навсегда шахтой, вечный покой и мир. Там – на небесах – ваша жизнь обязательно осветится изнутри нашей светлой памятью, потому что здесь, на земле работая, вы думали и о других. Вы по-настоящему любили: и нас, отработавших свой положенный срок, но оставшихся на Земле, и тех, кто и сегодня продолжает в шахтах путь, начатый вами, и тех, кто ещё только, только в школу пошёл. Вы старались для других. Светлая и вечная вам память... Работа… Обыкновенная мужская работа: и радость, и гордость за неё, трудную. И, конечно же, сидящие в автобусе, были довольны её сегодняшними результатами, хоть и не выказывали этого. А дома их ждут семейные и другие повседневные заботы. И они в них с удовольствием включатся после отдыха согласно своим привычкам и наклонностям. Но, есть среди них один, который поедет не домой, потому что сегодня в профкоме будут обсуждать нарушения Коллективного Договора и состояние техники безопасности. Дело серьёзное. Не до отдыха. Так что – вполне адекватные люди работали и работают под землёй. Люди, которые по мере сил и возможностей участвовали, да и сегодня участвуют в управлении сложнейшим производством. Вспомнилось, думаю, как раз, кстати, высказывание молодого проходчика, когда пришлось исправлять под землёй явную нестыковку, дошедших до нас, чертежей с реальной обстановкой: «Они наверху в уютных кабинетах работают головой – с нескрываемой гордостью сказал он, – а мы здесь руками подумали и все-все их ошибки исправили». Да и ветераны, что уж греха таить, не равнодушны. Хоть и не работают, а размышляют о делах нынешних владельцев рудника, об их отношении к горняцкому наследию. Обеспокоены они многим: тем, что, руководствуясь лишь жаждой наживы и завышенными амбициями, они (вполне допустимое предположение в отношении хозяев РУСАЛа), по недорогой цене скупили за рубежом рудники и заводы, и... объединённая компания стала мировым лидером в алюминиевой промышленности. О, Боже, это перед самым-то мировым кризисом? Лучшего подарка конкурентам сложно придумать. Сегодня «лидеры» вынуждены выкручиваться за счёт внутреннего потенциала – готовы заводы и добычу на исторической родине приостановить, о чём свидетельствуют не простая ситуация в Краснотурьинске и, рассказавшая о намерении РУСАЛа всерьёз заняться металлоломом, газета «Коммерсант». Глобальная экономика умудрённым жизнью старцам, конечно же, не по плечу, но кое-что и они примечают. Сопоставляя факты из повседневной жизни, своеобразно комментируют происходящее вокруг них. К примеру, если отсечь ненормативную лексику, услышим следующее: «...В горных академиях на разных факультетах учат горных инженеров – у специалистов открытой разработки ископаемых свой факультет, у разработчиков рудных месторождений свой, и отдельно от тех и других учат узких специалистов пластовых залежей... К нам на рудник со сложнейшими геологическими условиями почему-то присылают на высшие должности то открытчиков, то угольщиков... Всех грамотных специалистов выжили...»; «В моногороде Председатель Думы, не освобождённый от основной работы специалист РУСАЛа, проводит заседания в рабочее время, а, прошедшие в Думу, представители профсоюзов вынуждены вымаливать на шахтах подмену, чтобы поучаствовать в обсуждении своих же насущных вопросов...»; «...Почему-то почти вся область торгует питьевой водой, а наши артезианские скважины качают качественную воду обратно в реки, хотя на заре перестройки специалисты и геологи уверяли всех, что наша вода – это существенная альтернатива СУБРу». И, уж совсем непонятно им: почему рядом с инженерным корпусом РУСАЛа разбили прекрасный парк с фонтаном и скамейками, а небольшую плиту – памятный знак погибшим в шахтах! – оставили на задворках этого корпуса, куда вдовы не ходят? Вместо неё, как насмешку над памятью, в парке установили бесформенную глыбу с вмурованной мраморной доской, постоянно напоминающей горожанам о безмерной щедрости мирового лидера алюминиевой промышленности, подарившего горожанам этот райский уголок под окнами кабинета Управляющего директора. И вполне естественно, что сам собой возникает вопрос: да всё ли в порядке под землёй, куда не всякий попадёт? Но… не будем больше говорить об этом. Не хочется заканчивать разговор о, воистину, великом горняцком труде грустной нотой. Люди спускались и спускаются в шахту, чтобы оставить детям нечто более важное, чем деньги: хороший задел того, что пока ещё невозможно. И наши шахтостроители создавали будущее, хоть и понимали, что, скорее всего, сами его не увидят. Есть чем гордиться работникам треста «Бокситстрой». Без лишних слов они сделали своё нелёгкое, бывало, очень опасное дело. Не зря прожита жизнь. Великих дел источник – наш Североуральск. И пусть я уже не работаю в шахте, но абсолютно уверен в том, что и сегодня под землёй люди трудятся не только за деньги. Им, не особо разговорчивым, в не своей среде даже косноязычным, в действительности надо лишь одно: не отвлекали бы, не мешали б дело делать. Не нужна им никакая свара из-за места у пирога власти. Они – нормальные люди, и хотят нормально трудиться, а для этого им надо только одно, чтобы было у них всё для нормальной работы. Три нормали! В словосочетание «всё для нормальной работы» входит и элементарное уважение человеческого достоинства. Не безмозглые подземные черви в шахтах работают. Вот воспоминание ветерана – о не таких уж и далёких временах: «Про забастовки, говоришь, вспомнить? – сказал мой очередной собеседник – Помню, приехал к нам молодой, очень самоуверенный представитель из Москвы, который на переговорах сразу заявил, что ничего не понимает в горняцком деле, но умеет хорошо считать деньги. А потому никаких уступок не будет…». А ведь и верно, отобрав у специалистов на местах распределение даже «гайки и гвоздя» в головном офисе – уже РУСАЛа – стряпчие не видят ничего, кроме рублей и сотых долей копеек. «Скупой платит дважды» – пословица известная. Сколько раз прерывали работы шахтостроителей – те, что на перспективу – и вновь, спохватившись, возобновляли? А вот в шахтёрах есть самое человеческое: это настоящее чувство локтя, сплочённость и великодушие, полная отдача душевных и физических сил. Есть у них и самоотречение, и покорность. И под землю сегодня они спускаются не только для того, чтобы на хлеб заработать, а, чтобы не казаться, а быть людьми! Для себя и для других. В особенности для других. Ведь любовь к ближнему (гордая, как в бою, ответственность!) для них – не пустые слова, а действительная и постоянная готовность пожертвовать собой. Так всегда было, есть и будет. Это шахта! Как раз то место, где и в кромешной тьме все у всех всегда на виду, где за любой поступок будешь, не только судим, но и осужден. Заканчивая повествование, я всё же признаю, что не сумел показать и малой доли душевной чистоты и силы, которые присущи горнякам. Понять их можно, но только после того, как, работая рядом, не раз и не два ощутишь горячий привкус соли на губах. Я помню солёный привкус, и ответственность вроде как не забылась, но всё равно косноязычен мой сумбурный рассказ. Надеюсь, кто-нибудь лучше напишет. А пока… Совершенно непонятно: почему о современных рабочих пишут с приличной долей пренебрежения. Берёшь в руки такой вот современный «шедевр», читаешь: ага, есть хорошая задумка, и уже надеешься на такое же развитие сюжета, но… через пару-тройку страниц понимаешь, что, хоть и дадена была автору возможность получения информации, он ею не сумел или не захотел воспользоваться. Разве ж не бросались вам в глаза, непродуманные, зачастую, неприличные коллажи примитивных рабочих диалогов? При чтении таких сочинений не оставляет чувство брезгливости. От того, что невольно присутствуешь на соревновании, где написанное оценивается по принципу кто больше и забористей гадостей о рабочих написал. Именно такие опусы все мои собеседники называли бесполезными и даже вредными. А у них, находящихся на заслуженном отдыхе, есть время для чтения и обдумывания прочитанного – для объективных, взвешенных на весах личного жизненного опыта, оценок. Горный мастер Одна из обязанностей горного мастера, помимо прочих – это строго следить за безопасностью. Нормальные мужчины работу делают с полной отдачей, себя не берегут. Но почти всегда за безудержным героизмом стоит глупость, собственная или тех, кто послал. А шахта... она ж умных любит, и требует от работников характера, а не подвигов в преодолении трудностей и всего такого прочего. Трудовой процесс в ней – это планомерный переход от одной, годами выверенной, операции к другой. И всё же бывают случаи, когда позарез надо сделать, да без риска не обойтись. Приходится выбирать. А если ещё и ответственность на себя взять за опасный шаг, тут особые вера и смелость нужны. Именно такая ситуация возникла при строительстве второго скипового ствола для шахты «Кальинская» в Североуральске. Оснащая ствол, шахтостроители уже четыре раза проехали по нему вверх, вниз. Четыре раза! По всему – километровому стволу! Четыре раза опустились и столько же раз поднялись на люльках, предназначенных для спецработ. Опустили, установили и выверили не одну сотню тонн металлоконструкций – ничего не случилось. И в пятый раз одну из них они благополучно перегнали на нижнюю отметку для монтажников. А вот те... лишь на четыре метра приподнялись, да и упали вместе с ней и канатом. Как живы остались? «Повезло!» – говорят в таких случаях шахтёры. Монтажников быстро освободили, в такие минуты о себе не думают. Открытым остался вопрос о ликвидации последствий аварии, а в ствол не попадёшь. Бадья с люлькой находятся на дне ствола, и придавлены канатом. Даже не посветишь, уже в первых метрах свет рассеивается каплями грунтовых вод. Беда затаилась! В ежесекундной готовности сорваться, она, буквально, нависла над головой, зацепившись за кончики болтов металлической армировки. По всему стволу, лишь чудом сохраняя равновесие, гирляндами висели тонны напружиненных тросов и кабелей. Причину аварии выясняла комиссия. У подземных строителей задача другая: скорейшее возобновление работ. Но как? Как победить беду, что в ствол свалилась и притихла? Уже две смены шахтостроители примерялись: так или эдак... а, если с той... или, всё же, с этой? И так нельзя, и эдак опасно... По грузо-людскому стволу в шахту спустилась новая смена. Подошли по квершлагу и встали у притихшего, словно испуганного, ствола горный мастер и три проходчика.* Осмотрелись: казалось, что и витки напружиненного каната, многотонным хаотичным клубком опутавшие бадью с люлькой, уже неподвижные, тоже затаили дыхание. Их трогать нельзя! Равновесие витков крайне нестабильно, но ведь надо: бадью надо выдернуть, вытащить, выхватить… выкатить? Её надо освободить. Просто отцепить здесь – на дне, – чтобы на-гора другую подвесить, нельзя: без её тяжести канат заиграет. Закрутится, как нитка у портнихи, и столкнёт в стволе аварийный трос, или же здесь зацепится прицепным устройством за какую-нибудь, связующую с висящими гирляндами, нить. Нет никакой гарантии, что, сорвавшись, аварийный трос и кабели не убьют отцепляющих, не оторвут ещё и бадейный канат. Молчание нарушил сменный мастер: – Вот это, считаю, тот самый случай, когда не задаёшься вопросом, для чего я? Дело трудное, но другого выхода нет... пробовать надо! Вот он в деле, весь на виду. Собранный, решительный как никогда. И сразу позабылись его подначки и язвинки в разговорах, а советы, о которых не жалели, если следовали им, вспомнились. Мастер их всегда верные давал. Не заставлял работать зря, серьёзно относился он к шахте, которой отдал всю жизнь. И в других ценил, понимал и уважал такую же серьёзность. Работали молча. Двое осторожно вошли в ствол. Прочно прикрепили к одному из стальных коробчатых проводников антенну аварийной сигнализации и отрезали кислородный шланг от бензореза, запутанный в общий клубок тросов и кабелей у люльки. Баллон доставать из бадьи не рискнули. Вышли. Проверив налаженную сигнализацию, на предельно малой скорости начали подъём бадьи. Сначала, подчиняясь нарастающему напряжению каната, закрутился вертлюг прицепного устройства – в стволе лишь шум воды. Отодвигая напружиненные витки, дрогнула и приподнялась дужка – ничего не случилось. Шевельнулась, а затем пошла и сама бадья – всё хорошо. Лишь вертлюг прибавил от напряжения обороты. Кольца спутанного каната неохотно, но всё-таки отпустили свою пленницу. Прыгнула!.. – Сто-о-оп!.. Пусть не мгновенно, но всё же замерла трёхкубовая бадейка – попрыгала конечно, подёргалась, да и успокоилась. Все с удвоенным вниманием следили за, напряжённо вздрагивающим, как резинка, канатом, вслушивались в шум грунтовых вод... Облегчённо вздохнули: вроде как, обошлось! За «малым» теперь дело стало – поднять голубушку на-гора. Выждали время, вдруг да что? Ещё раз обсудили все за и против. Решили, что на вопросы, что и как, ответить можно, но для этого надо выезжать в поднимаемой бадье. Ведь только из неё можно оценить положение. Риск конечно не малый, да без него нельзя. Только из бадьи сквозь плотную завесу шахтных вод можно вовремя разглядеть угрозу и прервать подъём. Уже успокоившуюся, её ещё раз подняли до предела видимости в ствол, вернули на исходную – ничего плохого не заметили. И решились: вошли в ствол и осторожно достали кислородный баллон, затем двое влезли в бадью – мастер и проходчик, а двое ушли на грузо-людской ствол, чтобы, поднимаясь параллельно в клети, на каждом горизонте подходить, точнее, подбегать к стволу: всё ли хорошо? Бадья на минимальной скорости пойдёт – успеют. И лишь один тонкий тросик от отвеса попался на их пути при выезде из ствола, провис поперёк бадейного сектора. Его перерубили, и концы осторожно привязали к балке армировки. Повезло... победа! Но не только этим четверым – всем ликвидаторам аварии пришлось работать в приближённых к Правилам условиях. Ведь нельзя угадать: в какую сторону, и с какой силой сыграют концы перерезаемых бензорезами, сильно-напружиненных тросов. Опасность не меньше, уверенности больше: осмотрен ствол, ясна картина. – Инженеры, они столкнулись с этим в первый раз, мы не первый, что могли, сделали, только и всего. Их дело придумать, рассчитать, дело рабочих – выполнить. Смена ночная, с кем согласовывать? А делать всё равно нам – проходчикам. Подумали да сделали. Всё же, какой-никакой, был опыт… Так объяснил мастер работу. А одного из участников событий (как раз того, что с горным мастером стоял в бадье) лишили денежной премии при сдаче ствола в эксплуатацию. И горный мастер не был против – лишали не за это, за другие прегрешения. Ещё одного недавно наградили орденом. А как иначе? Он – горный мастер, командир, не нянька он и не надсмотрщик... Компас он, а не флюгер! *Имена участников описанного события: Горный мастер Борис Вениаминович Капишников (к величайшему сожалению, скончавшийся после опубликования этих строк в газете «Наше слово), проходчики Павел Казаков, Владимир Люцигер и автор этих строк.
1 2 3 4 5 Категория: Разное \| Добавил: big (11.09.2012)
Просмотров: 1179 \| Рейтинг: 0.0/0